Фаворит. Том 2. Его Таврида - Страница 26

Король ожидал Павла возле дворца – сухой и желчный старик в затасканном мундире.

– Я прибыл с далекого Севера, – приветствовал его Павел, – в ваши чудесные края и счастлив получить драгоценный дар судьбы из рук героя, удивляющего потомство.

Трость взлетела в руке короля.

– Вот! – произнес он, указывая на Румянцева. – Вот подлинный герой нашего бурного века. С храбростью Ахиллеса сочетает он в себе добродетель Энея, и мой язык уже слаб, чтобы возвеличить его. Сюда надобно вызвать легендарные тени Гомера и Вергилия… А каков мир! – произнес король. – Румянцев вырвал его у турок, держа в одной руке перо, с конца которого капали чернила, а в другой сжимая победоносную шпагу, с лезвия которой стекала варварская кровь…

Фридрих пропустил Павла, потом сказал Румянцеву:

– Мы старые друзья! Прошу следовать впереди меня.

За обедом король сидел между Павлом и Задунайским, а все Гогенцоллерны стояли навытяжку, словно лакеи.

– За что нам честь такая? – шепотом спросил Павел.

– За то, что мы били их, – сообразил Румянцев.

* * *

В покоях королевы Павел был представлен невесте, плеча которой он едва достигал своим париком. Физическое развитие ее и впрямь было великолепно. Мать невесты хвасталась, что по совету Руссо всех детей вскормила собственной грудью:

– Теперь вы сами видите, что у меня получилось!

Опыт вполне удался: София-Доротея обладала таким мощным бюстом, как будто ее готовили в кормилицы. Маленькому цесаревичу очень понравилась гигантская принцесса. Заметив в ее руках нарядный альбомчик, Павел справился о его назначении. Ответ был – конечно же! – продуман заранее:

– Я записываю в альбом русские слова, чтобы при свидании с вашей великой и мудрой матерью сразу заговорить с нею по-русски и тем доставить ей удовольствие…

Павел просил принца Генриха передать невесте, что он влюблен, а через два дня сделал формальное предложение. «Политика… голая политика», – отозвался об этом король.

– Дети мои, – обратился он к молодым, – прошу откушать с немощным старцем. У меня найдется и вкусненькое.

Он угостил их паштетом из балтийских угрей, итальянской «полентой» и говядиной, разваренной в водке. Беседуя с ними, король не забывал о Польше:

– В прусских пределах я совместил три религии – католическую, византийскую (вашу!), протестантскую. Таким образом, пощипав Польшу, я как бы принял святое причастие. Это не принесло покоя моей слабой душе: для благоденствия королевства мне, старику, не хватает еще и… Данцига!

– Ваше величество, – приложился Павел к руке короля, – если бы я только царствовал, поверьте, что Данциг…

– Не будем забегать впереди наших лошадей, – остудил его порыв Фридрих. – Беспощадная мельница времени и так мелет муку для будущих пирогов. Я сейчас призову своего наследника…

Фридрих пригласил племянника, будущего короля Фридриха-Вильгельма, и скрепил пожатье их рук:

– Клянитесь, дети мои, что, достигнув престолов, вы сохраните дружбу наших дворов – в сердцах! в политике!

– Клянемся, – отвечали будущие самодержцы.

– И завещайте эту клятву детям своим.

– Клянемся, – последовал ответный возглас.

Очень довольный, король вернулся к столу:

– Моя бедная матушка говорила, что в старости можно делать все, что делал в юности, только понемножку. У меня сегодня счастливый день, и мне захотелось выпить… немножко!

Павел с нетерпением ожидал, что король угостит его зрелищем потсдамских парадов, фрунтов и прочими чудесами плацев, но не тут-то было: опытный политик, Фридрих не сделал этого, чтобы не возбуждать недовольства к себе в Петербурге. Он лишь мельком, без охоты, показал свой Потсдамский полк:

– Есть в этом мире вещи куда более интереснее фрунта…

Жениха с невестой отвезли в замок Рейнсберг, стоящий посреди угрюмых лесов, на берегу мрачного, затихшего озера. И здесь, в окружении давящей тишины, Павел бурно разрыдался:

– Я так одинок… я так несчастен, принцесса!

– Со мною вы не будете одиноки, – утешала его невеста. – Я принесу вам покой души и много детей.

– Ах! Сколько же мне еще можно ждать?

– Всего девять месяцев, – заверила его невеста.

– Да? Но ведь я ожидаю другого…

Не рождения наследника, а смерти матери!

* * *

Екатерина велела жене фельдмаршала Румянцева выехать в Мемель – навстречу вюртембергской невесте.

– Мне нужен внук-наследник, – сказала императрица. – Соблаговолите учинить тщательный осмотр, о чем и доложите. Я не хочу повторения истории с Natalie… Заодно уж, графиня, проследите, чтобы ни одна немецкая мышь не прошмыгнула на Русь за вюртембергскою кисочкой…

От Мемеля Павел ехал один, а невеста осталась в Мемеле проститься с родителями. Она умоляла русскую свиту пропустить с нею в Россию подругу, Юлиану Шиллинг фон Канштадт (будущую мать будущего шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа), но русские твердо держались указаний своего Кабинета:

– Вы можете ехать одна. Только одна!

Павел долго ожидал невесту в Ямбурге:

– Что случилось с вами, волшебная принцесса?

Губу невесты безобразно раздуло, в жестоком флюсе оттопырилась ее щека, один глаз совсем заплыл. Она сказала:

– Продуло в дороге. И пчелка в губку кусила…

Екатерина встретила молодых у шлагбаума Царского Села. Обозрев флюс и царственные габариты принцессы, она не удержалась и, фыркнув, шепнула своей наперснице Парашке Брюс:

– Подумать только! Сколько добра сразу из Монбельяра, и все это достанется одному моему глупому сыну…