Фаворит. Том 2. Его Таврида - Страница 153

153

Мадрид срочно выслал в Петербург психически здравого дипломата Гальвеса, который (то ли по доброй воле, то ли за деньги) стал передавать Екатерине секретную информацию о делах Турции, что очень помогало Кабинету дополнять сведения, исходившие от Булгакова. Иосиф II обещал Екатерине выступить в поход, но с места не двинулся, погрязнув в спорах с канцлером. Император желал бы сразу идти на Белград, утверждая свою империю на берегах Адриатики, Кауниц же доказывал ему, что лучше сразу штурмовать Хотин, и спускаться не к Средиземному, а к Черному морю, противодействуя влиянию русских на Дунае:

– Стоит ли вашему величеству ссориться с султаном? Не объявляя войны, попробуйте взять Белград потихоньку.

Но «потихоньку» городов никто не берет, и в феврале 1788 года Иосиф все-таки был вынужден объявить войну Турции:

– Однако я не стану спешить, если не спешат и русские…

Визирь собрал в Молдавии громадную армию; она то увеличивалась за счет пополнений, то уменьшалась за счет дезертиров, и сам Юсуф-Коджа не мог сказать, сколько в его «таборе» человек. Австрийцы не спеша заняли Яссы, принц Иосия Кобургский блокировал подходы к Хотину, а сам император тронулся к Белграду. Румянцев, лишенный прежней самостоятельности, не ожидал активности от турок, и сам активности не проявлял; его Резервная армия располагалась в Подолии, готовая действовать в двух направлениях – или против «табора» Юсуфа, или против Пруссии, залезавшей в дела Польши, как в свои собственные… Петр Александрович не раз говорил:

– Пусть сначала Потемкин возьмет Очаков!

Потемкин, проводя зиму в Елизаветграде, принимал у себя делегации поляков. В Европе блуждали слухи, что он желает сделаться королем Речи Посполитой, а если Екатерина умрет, он скроется там от гнева Павла. Но полонизм князя Таврического имел совершенно другую подоплеку: Потемкин просто желал спасти Польшу, как великое государство славян, родственных русскому народу… Из Петербурга его поддерживал принц де Линь, писавший друзьям в Варшаву: «Россия не должна лишаться вашей дружбы потому только, что князь Потемкин, принимая многих из вас в Елизаветграде, вышел к вам без панталон. Кто знает светлейшего близко, как знаю его я, тот поймет, что с его стороны это – большой знак доверия…»

В ставку Потемкина приехал князь Николай Васильевич Репнин – весь в черном, застегнутый на все пуговицы, как англиканский пастор; нервным жестом он потянул с бледных и тонких рук черные перчатки, сшитые из змеиной шкуры. В дружеской беседе с Потемкиным он сказал, что Фридрих всегда боялся России и потому с этим стариком можно было иметь дело:

– Фриц откусывал ровно столько, сколько мог проглотить. Иное дело – новый король Пруссии; дорвавшись до власти, он окружил себя людьми, у которых глаза больше их желудков…

Сам масон «высоких градусов», князь Репнин не сказал Потемкину (ненавистнику масонов), что Герцберг, министр иностранных дел Пруссии, подчиняется в ложе видному масону Бишофсвердеру, и вся эта прусско-масонская шайка, во главе с масоном-королем, мечтает растащить Польшу по кускам, как волки в ночном лесу растаскивают свою добычу.

– Кстати! – продолжил Репнин. – Венские шпионы сумели перехватить несколько писем маркиза Луккезини, а Кауниц оказался вдруг столь любезен, что ознакомил наш Кабинет с их содержанием.

– И что же там писано?

– Луккезини внушает ясновельможному панству, что если Варшава пойдет на сговор с Берлином, то новый король Фридрих-Вильгельм подарит им Галицию.

– Легко дарить то, что принадлежит другим! – захохотал Потемкин. – Я, князь, с удовольствием дарю вам Калифорнию…

В бокалах из богемского стекла рубиново светилось вино. Светлейший спросил:

– А готов ли Грейг выйти в Архипелаг?

– Грейг готов. Если не помешает Швеция.

– Швеция не может помешать в проливах Дании.

– Но может помешать Англия в проливе у Гибралтара.

– Ты прав, – приуныл Потемкин. – В политике возникает особая дипломатия – дипломатия проливов…

Светлейший во время войны получал жалованья полтора рубля в месяц – как рядовой запорожец: беря эти гроши, Потемкин вставал на бочку, нижайше благодаря казаков, и запорожцы, пуская по кругу хмельную чашу, считали его своим «товарищем», которого можно разбудить средь ночи и попросить полтинник на табак. Весною атаман Антон Головатый гостил у Потемкина в хоромах, дельно советуя, что, прежде осады Очакова, надобно брать остров Березань, что лежит близ Гаджибея.

– Я пошлю туда де Рибаса – пусть берет…

– А ты чего голову повесил? – спросил атаман.

Потемкин поведал о неладах с польскими панами.

– Пошли мой кош в Польшу, – сказал Головатый.

– У тебя же пятьсот казаков – капля в море.

– А через неделю будет армия в полмиллиона. Только позволь, и я там всю Польшу вверх тормашками переверну.

– Переворачивать не надо. Ее уже столько раз переворачивали, что она, бедная, забывать стала, где верх, где низ, где лево, где право… Поляков лучше нам поберечь!

Потемкин заново обряжал полк своих «синих» кирасир, готовых сопровождать его под стены Очакова. Стороною он вызнал: князь Павел Дашков, командуя полком Сибирским, обворовал полк до такого состояния, что солдаты превратились в нищих оборванцев. Когда они, вечно голодные, просили у него казенного довольствия, образованный аристократ посылал их грабить мирных селян, отчего полк Сибирский стал пугалом для украинцев. Потемкин огорченно признался князю Репнину, что тронуть Дашкова страшно:

153