Фаворит. Том 2. Его Таврида - Страница 128

128

Безбородко наседал на Потемкина, чтобы тот не забывал о делах кавказских. Потемкин отвечал ему:

– Мансура от Кизляра отбили и дальше гнать станем. Об одном бога молю – только бы чумы снова не было…

Доктору Самойловичу он советовал ехать в Египет, дабы выяснить там условия, в каких чума зарождается; из Тавриды ученый Габлиц рапортовал о начале посадок платанов и кипарисов в Алупке, Ялте и Симеизе; Габлиц преподнес светлейшему «Физическое описание Таврической области» – первую книжку о Новой России.

Григорий Александрович сказал Рубану:

– Габлиц нефть обнаружил. Куда девать ее?

Рубан заложил перо за ухо, ковырнул в носу:

– А кто ее знает! В новых местах на Руси мужики колеса у телег сливочным маслом мажут, чтобы не шибко скрипели. Может, из нефти тоже смазка получится? Или лучше того – нефть эту возжигать в лампадах божиих, а?

– Все храмы завоняем, – возразил Потемкин. – Бог с ней. А вот соль крымская – это и селу и городу всегда подарок…

В конце августа Мансур вторично подошел под Кизляр с многотысячным войском, но огнем пушек и атакою терских казаков был разбит. Из Кизляра Потемкину переслали письмо Мансура; в углу его была оттиснута голубая печать: «Имам ал-Мансур». Имам предлагал русским властям установить твердый прейскурант на выкуп пленных детей, женщин, солдат и офицеров. Вывод был печален: Турция, по сути дела, уже открыла военные действия против России.

– Хлеба, которые там зреют, – распорядился Потемкин, – до жатвы вытоптать кавалерией. Которые в скирды убраны – те жечь! Если мятежники погонят скотину на выпас в долины наши, скотину отбирать… И поступать без жалости!

Дашкова переслала ему из Академии материалы о древней колонии греков Ольвии, где потом кочевали скифы; на карте светлейший высмотрел это место – при слиянии Буга с Ингулом, там открыли шанец, но шанца мало. Он спросил Рубана:

– А что у нас близ этого шанца, знаешь ли?

– Да ничего… Иностранец Фабри завел там хутор, овец выращивает. А возле шанца расселись запорожцы, из Сечи бежавшие. Ничего там нету, да и чему там быть?

– Однако, – сказал Потемкин, разглядывая карту, – если тысячи лет назад греки в Ольвии имели цветущий город, чеканили свою монету, надо полагать, что место сие было выгодно промыслами. И расположено удачно. Смотри сам: Днепровский лиман, откуда ни сунься, загражден Очаковом. Херсона нам уже мало, в устье Буга необходим город, где бы корабли строились и люди жили… Название? Так я название сразу придумаю. Нике – победа, а лаос – народ. Чем плохо?

Так зародилась мечта о городе НИКОЛАЕВЕ – славном граде мореплавателей и кораблестроителей, «Nike i laos»».

* * *

– Разумовский, – сказала Екатерина, – надеюсь, уже пропитался в Дании ядом противушведским, и не пора ли, Александр Андреевич, готовить его для Стокгольма… Что еще у нас важного? Циммерману я писала, что Гёрц дурак и на все мои слова отвечает только в полярных крайностях: да или нет! Надеюсь, «старый Фриц» перлюстрировал мое письмо к Циммерману, и Гёрц уволочит из Петербурга свои поганые кишки…

– Еще неясно, кого пришлют на его место.

Екатерина отвечала Безбородко:

– Кого бы ни прислали, будет он врагом нашим.

– И большим другом в Гатчине и Павловске.

– Ты прав, конечно. Но не стрелять же мне всех…

Безбородко напомнил о депеше Булгакова: граф Шуазель-Гуфье предложил туркам расположить в крепостях Босфора гарнизоны французские – пока 3 000 солдат. Екатерина стала диктовать ответ: «Мы не обыкли интересов России отдавать на решение времени… Прибегаем к средствам от Бога нам данным по охранению славы нашей, величия государства нашего и безопасности его пределов». Безбородко быстро записывал.

– Закончи без меня, сам знаешь, что надо говорить в таких случаях. Пусть Яков Иваныч донесет до великого визиря нашу волю: дела азиатские мы почитаем совершенно чуждыми для всех европейских народов, кроме народа российского.

– Не слишком ли резко, ваше величество?

– Пиши! Что я ни нажую, все проглотят… И не забудь дату поставить: писано в дождливое число жаркого месяца в год денежного неурожая по случаю нашей смерти от голода.

Екатерина ковыляла по комнатам, опираясь на костыль: у нее распухли ноги. Календарь на столе Безбородко показывал 15 ноября 1785 года. Явился ослепительный Потемкин с проектами новых указов. Екатерина спросила – с вызовом:

– А что, князь, если подпишу, не читая их?

– Попробуй, матушка. Не раскаешься.

Екатерина подписала указы, потом спросила:

– Теперь скажи, какую дурь твою я опробовала?

– Подписала ты указ, чтобы в Екатеринославе была Греческая гимназия, а в Херсоне второй Морской корпус.

Безбородко захохотал. Екатерина выронила костыль:

– Послушай, князь, да в уме ли ты? Греческая гимназия в Петербурге есть, в Кронштадте имеется и корпус Морской…

– Мало, – отвечал ей Потемкин. – Людей для флота Черноморского не хватает, нужны офицеры из южан, а Греческая гимназия тоже даст немало дельных купцов и мореходов.

– Тебе это нужно? – со значением спросила Екатерина.

– Почему мне? – возмутился Потемкин. – Я все уже имею от жизни, и мне давно ничего не нужно. Тебе, кстати, тоже не нужно. Но флоту необходимо, и ты поверь, что я прав.

– Я сегодня добра. Говори, чего еще хочешь?

– Хочу два миллиона рублей.

– А где взять?

– Укради, но… дай! – Потемкин сказал, что польский магнат князь Франциск Ксаверий Любомирский распродает свои исполинские владения на Украине и два миллиона рублей он просит лишь за четвертую их часть. – А у него там виселицы в именьях понаставлены. Мужикам руки топорами отрубают… Не чужие ведь люди – свои же, православные, малороссияне!

128